О, ты - упрямое дитя!
О, ты - осколок своеволия!..
Есть преимущество у моли —
Махает крыльями шутя.
Ты не соперник Божества,
Ты чуть заметная песчинка —
Блеснула утром беспричинно
Не ощущая естества.
Твой взор блуждающий в дыму
Стал лучшим другом постоянства.
Твое великое упрямство
Тебе во вред лишь самому.
* * *
Промелькнула снежинка,
У тропы не найдешь.
Руки ветру свяжи-ка,
Выбей холода нож.
Вдаль уходит надежда,
Вдаль, в зазвёздную высь,
Опасенье и нежность
В сердце переплелись.
* * *
А ты сейчас уже с другим —
И осудить никто не вправе:
Граненный камешек в оправе
Чужой, но, все-таки, любим.
Пройдет бесцветных много дней,
Покуда камешек потухнет,
Когда построенное рухнет,
А, впрочем, времени видней.
* * *
Я о чем-то заботился,
Что-то хотел,
Я блуждал среди потных
Желающих тел.
И чем дальше исток,
И тем больше печаль.
И на главный вопрос
Только дождь отвечал.
* * *
А есть ли зло на этом свете,
Что поедает словно ржа?
Твердишь о черном пистолете,
Об остром лезвии ножа;
О пламени, о боли ярой,
Что подает змеиный яд.
Давно мы свыклись с мыслью старой,
Пора бы новую принять:
Наверное, металлу больно,
Коль кремень трет его шустрей,
От боли можно стать невольно
И убеленней, и острей.
* * *
Ты уже не сумеешь вернуться,
Как вернуться не смогут дни;
Это тем, кто остался, грустно,
Потому что уйдут и они.
Только те, кто остался, плачут,
Кто ушел, тот не знает слез...
Ах! Какое заката пламя!
Ах! Какой притихший погост!
И река приутихла возле,
И тропы чуть заметен след...
Показались первые звезды,
Чем темнее, тем ярче их свет.
* * *
В густых кустах пичуга пинькала,
В траве ручей блистал слюдой.
Ты убегала, как тропинка,
А я, конечно, за тобой.
И луг был желтым от купавок,
И небо — словно васильки;
Надежда радостью не стала,
Нет продолжения строки.
И на стекле застыли капли,
И серой ниткой день прошит.
По небу ветер тучи катит
И ветки ивы тормошит.
* * *
В траве цветет цветок лиловый
У луга, где не видно троп;
Нет выпаса здесь для коровы,
И близко не растет укроп.
Здесь много света, даль открыта,
Природа лучше, чем в кино,
Кусты напоминают крылья,
Но улететь им - не дано.
Здесь лжи нет, зависти прогорклой,
А если окрик — птичий крик.
Цветок лиловый на пригорке
Быть незамеченным привык.
* * *
Костер погас, остался пепел,
И ночь закрыта на замок,
Вдали прокукарекал петел,
Но спохватился и замолк.
А здесь, на этом костровище,
Другому пламени порхать,
Сгорать кокоры корневищу,
Ее подсохшим потрохам.
И блики поплывут по речке,
Гречишки от течения дрожь.
Да, будет здесь костер, конечно,
Но тот — сгоревший, не вернешь.
* * *
Как много желаний и шума
Несносных для струн души.
Не ветер бархатный дует,
Не тихий тростник шуршит;
Но грубые эти заботы
Поклонницы жадных телес,
запутан ты ими, замотан,
Для слов поднебесных исчез.
И торжествуют звуки,
Которых тебе не достичь.
Еще потеряны сутки,
Частицы надежды опричь.
* * *
Ты далеко от суеты
Литературных треволнений,
Не стал пред славой на колени,
Ты рвешь безвестности цветы.
Да все мы будем там — в тиши:
И безудержно знаменитый,
И беспричинно позабытый,
Хоть так, хоть этак вороши.
Кому завидовать — вопрос;
Тому ль, кто был игрушкой славы,
Или тебе, друг нелукавый,
Что ни гремя свечу пронес?
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Оцените произведение:
(после оценки вы также сможете оставить отзыв)
2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
